Всё ближе день прихода окончательной и бесповоротной независимости Соединённого королевства Великобритании и Северной Ирландии от Европейского Союза
С последним ударом воображаемых курантов в полночь 31 декабря вышеупомянутое королевство откроет новую страницу своей поствоенной истории. Но будет ли эта страница совсем чистой или на ней будут присутствовать некие записи — вот вопрос, на который пока что ответа нет.
Договорённости между Лондоном и Брюсселем в лице Бориса Джонсона и Урсулы фон дер Ляйен об условиях торгово-экономических и прочих отношений после развода по имени Брекзит пока так и не достигнуты. Переговоры на этот счёт могут быть продолжены и после Рождества, но если Евросоюз будет настаивать на допуске своих рыбаков в британские территориальные воды и на подчинении британской стороны вердиктам Европейского суда по спорным вопросам экономического характера после Брекзита, шансы получить согласие Джонсона равны нулю. Перспектива развода без сделки остаётся наиболее вероятной. А поэтому вариант, при котором Британия начнёт новую жизнь с 1 января с «чистого листа», нужно считать основным.
В общем, «ужасный конец» — то есть “No deal” Brexit – который всё же лучше «ужаса без конца», длящегося с июня 2016 года, вот-вот наступит. И тут как раз самое время вспомнить про начало. Которое вроде бы обещало совсем другое, но…
Что это за «но» и почему на самом деле удивляться этому «но» не стоит – об этом в свежем номере The Spectator пишет Роберт Тумс (Robert Tombs). Его статья под заголовком «Почему Британия выбрала Брекзит» начинается с воспоминания о том, какова была первая непосредственная реакция на результат референдума 2016 года. «Никто из нас, — пишет он, — не забудет эмоциональный ответ на результат референдума в 2016 году, национальные и международные жалобы, злобные упрёки и оскорбления, обрушившиеся на большинство, проголосовавшее за Брекзит. Все они – невежественные лузеры, белые, старые, ксенофобы и тупицы, «одураченные», которые лучше бы поскорее повымирали или хотя бы были лишены избирательных прав. Но оставим в стороне высокомерие и снобизм: более фундаментальным было изначальное незнание Европы, продемонстрированное этими ревностными еврофилами. Они по ошибке посчитали Брекзит британской или английской абберацией. Но фактически это было проявлением паневропейского разочарования в “Европейском проекте”».
Согласитесь – тезис неожиданный и заставляющий по-иному смотреть на инициаторов референдума, прежде всего – на лидера тори и премьера Дэвида Кэмерона. Ведь это именно он сделал столь судьбоносный выбор, согласившись узнать vox populi по столь рискованному вопросу. И сделал это, будучи в полной уверенности, что большинство за то, чтобы оставаться в Евросоюзе. Именно к нему относятся вышецитированные строки о том, что британские еврофилы на самом деле не знали настроений настоящей Европы.
Р.Тумс напоминает, что уже с 90-х годов ХХ века и далее росло число стран, выступавших против усиливающейся интеграции и тех или иных политических решений Евросоюза. Это проявилось впервые при голосовании Маастрихтского Договора во Франции и Дании в 1992 году. Затем при голосовании за евро – Дания проголосовала против в 2000 году, а Швеция в 2003. На референдумах 2005 года по Европейской Конституции: во Франции голосовали «за» только самые богатые округа парижского региона и заморские территории. По отдельным политическим решениям ЕС отрицательное голосование прошло в Дании в 2015 году, в Голландии в 2016. И, конечно, нельзя не вспомнить, как всеобщие выборы или референдумы в Италии и Греции в 2015 году показали массовую оппозицию экономическим предписаниям Евросоюза.
В общем, на взгляд Роберта Тумса, картина была очевидная: поддержка Евросоюза в самих странах-членах шла на убыль. «Но, похоже — подчеркивает он, — ничего из всего этого не произвело особого впечатления на британский политический класс. Несмотря на отрицательные голосования французов, голландцев, шведов, ирландцев и греков, наши политики были уверены в том, что они смогут убедить или испугать самую скептическую нацию в Европе, чтобы она проголосовала «за» и тем самым положить конец дебатам на эту тему на целое поколение. А может быть и навсегда. Поэтому законодательство о референдуме было поддержано всеми партиями и принято огромным большинством в обеих Палатах Парламента».
Дальнейшее хорошо описывается шукшинской фразой: «А поутру они проснулись». Оказалось, что самая скептическая нация Европы выдала результат, который не смогли предсказать ни британские, ни международные поллстеры. Сторонники выхода из Евросоюза победили. Пусть с небольшим перевесом, но всё-таки победили. Помнится, по этому поводу начались какие-то спекуляции на тему «руки Москвы» и «русских хакеров», которые якобы способствовали победе брекзитёров. Стали искать и «русские деньги», на которые якобы велась агитация за Брекзит в различных медиа и соцсетях. И вот Роберт Тумс забивает последний гвоздь в крышку гроба всех подобных домыслов. Брекзит – не происки Кремля и не британский «вывих», а всего лишь наиболее явное выражение общеевропейского скептического настроения по отношению к Европейскому Союзу как квази-государственному объединению.
В период британского референдума процент тех, кто имел неодобрительное мнение о Евросоюзе, в разных странах Европы был достаточно велик. В Нидерландах таковых было 46%, в Германии — 48%, в Испании – 49%. Особенно негативно относилось к ЕС огромное большинство во Франции – 61% и Греции – 71%! Так что Британия со своими 48% никак из этого общего ряда не выпадает.
К экономической политике Евросоюза неодобрительное отношение показали многие страны ЕС – Швеция – 59%, Испания – 65%, Франция – 66%, Италия – 68% и Греция с абсолютным рекордом – 92%. Опять же Британия и её 55% недоборения ничем особо не выделяется. Поэтому можно утверждать что британцы проголосовали вполне по-европейски, за исключением Шотландии и Северной Ирландии. Тех частей Соединённого королевства, у которых были (и остаются) собственные основания оставаться в Евросоюзе.
Почему же именно Британия стала тем самым ленинским «слабым звеном» в «цепи мирового империализма»? Почему именно британцам при всей их особенности довелось стать выразителем общеевропейского тренда? Роберт Тумс приводит следующие объяснительные аргументы.
Во-первых, сам факт референдума сыграл решающую роль. В ряде стран Евросоюза проведение подобных референдумов привело бы к такому же как в Великобритании результату. И именно поэтому политики этих стран референдума не допускают. Например, президент Франции Мануэль Макрон в одном из интервью от 2018 года признал, что большинство французов хотели бы референдума о пребывании страны в Евросоюзе. И при этом, скорее всего большинство проголосовало бы за выход. Но в любом случае, сказал Макрон, такой референдум было крайне трудно выиграть.
Второе обстоятельство, обусловившее «лидерскую» роль Великобритании в вопросе о выходе из ЕС – это сохранение национальной валюты. Благодаря премьеру-лейбористу Гордону Брауну Великобритания не вошла в еврозону, и это купировало страхи и опасения населения, по поводу возможного финансового кризиса и потери личных сбережений при выходе из Евросоюза. Критический настрой в отношении ЕС был гораздо выше в той же Франции, Италии и Греции. Но все они не решились и не решаются на радикальное действие именно потому, что заменили свои валюты на евро. Риски финансовых потерь у населения этих стран превысили степень разочарования в деятельности Евросоюза.
Однако, если действительно британцы со своим Брекзитом всего лишь выражают общеевропейский тренд, но в чём же причина столь долгих, мучительных и по всей вероятности безрезультатных переговоров об условиях развода? Почему ЕС и Соединённое Королевство никак не достигнут взаимопонимания? Ведь если действительно они — в едином тренде, то вроде бы и договориться должны были бы легко. Довольно любопытную гипотезу по этому поводу можно прочитать в свежем номере The Economist. В статье с интригующим заголовком «Sprechen Sie Tory?» автор показывает, что при всём сходстве между правоцентристскими правительствами нынешней Германии и нынешней Великобритании, различий между ними значительно больше.
Основной тезис статьи следующий – британские консерваторы и немецкие (и вообще европейские) христианские демократы, скорее идеологические противоположности, нежели политики родственных взглядов. Сама идея Европейского Союза – это изобретение именно христианских демократов. Его отцы-основатели – Альчиде де Гаспери (Италия), Конрад Аденауэр (Германия) и Роберт Шуман (Франция) – все христианские демократы. Но политическая философия христианских демократов прямо противоположна той, что характерна для британских тори. Для первых индивидуализм – это зло, практически равное тоталитаризму. Для последних, наоборот – индивидуализм это фундамент здорового общества, если вообще есть таковое. Автор вспоминает утверждение Маргарет Тэтчер, согласно которой «нет никакого общества», а есть только индивиды и семьи.
Отношение к национальному государству у тех и других столь же противоположно. Тори стоят за возвращение всех прав национальному государству, христианские демократы предпочитают надгосударственные объединения.
«Споры по поводу «единых правил экономической деятельности» (level-playing field) в договоре о Брекзите могут казаться техническими деталями. Фактически же это столкновение консервативного и христианско-демократического взглядов на роль государства. Консерваторы хотят вернуть себе власть, а христианские демократы силятся понять – зачем. Взаимное непонимание – плохое основание для взаимоотношений. И, тем не менее, именно оно было основанием отношений Британии с Евросоюзом: доминирующая идеология этих политических тел не давала возможности понять друг друга. Подобно мистеру Джонсону и миссис фон дер Ляйен, Британия и её партнёры по ЕС могут выглядеть схоже, но на самом деле это далеко не так. Разве только прищуриться».
Помнится, экс-президент Евросоюза Дональд Туск публично признался, что он гадает о том, какое место в аду уготовано тем, кто придумал Брекзит. Он, очевидно, имел в виду исключительно британских политиков. Однако в свете новейших изысканий на этот счёт догадки Туска придётся распространить практически на весь Евросоюз. Включая и его собственную родину.
Леонид Поляков, ПолитАналитика
Свежие комментарии