Случай в студии

В  честь   кануна  настоящего  Нового  года  предлагаю  вашему вниманию  шедевр из  телеграмма.

Трансляции начинались, сменялись сюжеты, а Владимир Рудольфович работал, не покладая рук.
"Похабная студийка", – думал стажёр, – "Но до чего хорошо! А на какого чёрта я ему понадобился? Неужели же работать оставит? Вот чудак! Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы сотрудником обзавёлся, что ахнуть! А может, я и способный. Видно, моё счастье!"
Окончательно стажёр пришёл в себя ранним утром, когда начинался эфир, и когда дверь впустила особенных посетителей. Их было сразу четверо. Все немолодые люди и все одеты очень подозрительно.
«Этим что нужно?» – удивлённо подумал стажёр.
Гораздо более неприязненно встретил гостей Владимир Рудольфович. Он стоял у камеры и смотрел на вошедших, как полководец на врагов.
Ноздри его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на дорогом напольном покрытии.
— Мы к вам, господин ведущий, — заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина китайская шапка старинного образца - и  вот по какому делу…
— Вы, господа, напрасно ходите без сменной обуви в такую погоду, — перебил его наставительно Владимир Рудольфович. — Во-первых, вы ноги промочите; а, во-вторых, вы наследили мне в студии, а пол в студии у меня из итальянских материалов.
Тот, с шапкой, умолк и все четверо в изумлении уставились на Владимира Рудольфовича. Молчание продолжалось несколько секунд и прервал его лишь стук пальцев Владимира Рудольфовича по статуэтке ТЭФИ на столе.
— Во-первых, мы не господа, — промолвил, наконец, самый возрастной из четверых, с длинными немытыми волосами.
— Во-первых, — перебил его  Владимир Рудольфович, — вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот, с китайской шапкой.
— Какая разница, товарищ? — спросил он горделиво.
— Я – женщина, — признался гражданин с немытой шевелюрой и покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших – блондин в красной шапке.
— В таком случае вы можете оставаться в шапке, а вас, милостивый государь, прошу снять ваш головной убор, — внушительно сказал Владимир Рудольфович.
— Я вам не милостивый государь, — резким голосом заявил блондин, не избавляясь от шапки.
— Мы пришли к вам, — вновь начал чёрный с китайской шапкой в руках.
— Прежде всего – представьтесь!
— Мы – комитет военблогеров, — в сдержанной ярости заговорил чёрный. — Я – Алёхин, она – Монтян, он – Подоляка и Поплавская. И вот мы…
— Это вы собираете срочносборы и ругаете Министерство обороны?
— Мы, — ответил Алёхин.
— Боже, пропал рунет! — в отчаянии воскликнул Владимир Рудольфович и всплеснул руками.
— Что вы, господин ведущий, смеётесь?
— Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, – крикнул Владимир Рудольфович. — Что же теперь будет с аудиторией?
— Вы издеваетесь, господин ведущий?
— По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, у меня эфир через 10 минут!
— Мы, комитет военблогеров, – с ненавистью заговорила Монтян, — пришли к вам после общего собрания военблогеров, на котором стоял вопрос об перераспределении эфиров…
— Кто на ком стоял? — крикнул Владимир Рудольфович, — потрудитесь излагать ваши мысли яснее!
— Вопрос стоял об перераспределении.
— Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа мой канал освобождён от каких бы то ни было перераспределений?
— Известно, — ответил Алёхин. — Но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что, в общем и целом, вы занимаете чрезмерное эфирное время. Совершенно чрезмерное. Вы один ведёте эфир на двух каналах, радиостанции и четырёх платформах.
— Я один веду эфир и создаю рейтинги на двух каналах, радиостанции и четырёх платформах, – ответил Владимир Рудольфович, — и желал бы иметь ещё музыкальный канал. Я и пою неплохо.
Четверо онемели.
— Музыкальный канал! Э-хе-хе, — проговорил блондин в красном головном уборе. — Однако, это здорово.
— Это неописуемо! — воскликнул немытый мужчина, оказавшийся женщиной.
— У меня телеканал – заметьте – он же интернет-канал для нескольких платформ, радиостанция, студия для «Вечера». И ещё канал в «Телеграме». В общем, не хватает… Да, впрочем, это неважно. Мои эфиры – это мои эфиры, и разговору конец. Могу я идти уже, у меня 5 минут до прямого эфира с интервью, а я ещё чай не выпил?
— Извиняюсь, — сказал четвёртый, почему-то с банным веником в руках.
— Не извиняюсь, — перебила его Монтян. — Вот именно по поводу прямого эфира и интервью мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от прямых эфиров. Прямых эфиров на ТВ нет ни у кого в телеграме.
— Даже у Сунь Цзы и Клаузевица! — внезапно крикнул Алёхин.
С Владимиром Рудольфовичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно побагровело и он не произнёс ни одного звука, выжидая, что будет дальше.
— И от интервью также, – продолжала уже Поплавская. — Интервью прекрасно можно проводить и с более близкими к народу людьми.
— Угу, — молвил Владимир Рудольфович каким-то странным голосом. — И кого мне приглашать в студию вести эфиры?
— Нас, — хором ответили все четверо.
Багровость Владимира Рудольфовича приняла несколько сероватый оттенок.
— Вас сделать ведущими, —заговорил он слегка придушенным голосом. — Сбор средств передать вам, интервью брать у того, на кого укажете; эфиры вести в спальне, а в туалете писать посты. Очень возможно, что Сунь Цзы и Клаузевиц так и делают. Может быть. Но я не Сунь Цзы! – вдруг рявкнул он и багровость его стала жёлтой. – Я буду брать интервью у кого сам решу, а сборы проводить от имени своего фонда, а не непонятных личностей! Передайте это общему собранию военблогеров, и покорнейше вас прошу вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность  вести эфиры там, где их ведут все нормальные люди, то есть в студии, а не в спальне.
— Тогда, господин ведущий, ввиду вашего упорного противодействия, – сказал взволнованный Подоляка, — мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.
— Ага, — молвил Владимир Рудольфович, — так? - И голос его принял подозрительно вежливый оттенок. — Одну минуточку попрошу вас подождать.
«Вот это парень, – в восторге подумал стажёр. — Ох, отдубасит он их сейчас, ох, отдубасит. Не знаю ещё – каким способом, но так отдубасит… Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за подколенное сухожилие… Р-р-р…»
Владимир Рудольфович, взял смартфон, набрал номер и сказал в него так:
— Пожалуйста… Да… Благодарю вас.  Владимира Владимировича (Примечание: Вот  это я  изменила -  у  автора было Александр  Евсеевич) попросите, пожалуйста. Владимир Соловьёв.  Владимир Владимирович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров.  Владимир Владимирович, ваше интервью отменяется. Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные интервью. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России… Сейчас ко мне вошли четверо, из них полторы женщины, переодетые мужчинами, и терроризировали меня в студии с целью навязать мне свою редакционную политику.
— Позвольте, господин ведущий, — начал Алёхин, меняясь в лице.
— Извините… У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от прямых эфиров и интервью. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю студию и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Алёхину. Пусть он у вас интервью берёт.
Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
— Что же делать… Мне самому очень неприятно… Как? О, нет,  Владимир Владимирович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение моё лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца. Как? Гм… Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Алёхин, ни какой-либо другой военблогер не мог бы даже подойти к двери моей студии. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы моё имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага… Ну, это другое дело. Ага… Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, – змеиным голосом обратился Владимир Рудольфович к Алёхину, – сейчас с вами будут говорить.
— Позвольте, господин Соловьёв, — сказал Алёхин, то вспыхивая, то угасая, — вы извратили наши слова.
—  Попрошу вас не употреблять таких выражений. Вас ждёт  Владимир Владимирович.
— Я трубку не возьму! — запротестовал побелевший Алёхин.
Подоляка растерянно взял трубку и молвил:
— Я слушаю. Да… Заместитель председателя комитета военблогеров Подоляка… Мы же действовали по понятиям… Так у Соловьёва и так совершенно исключительное положение… Мы знаем об его работах…Целых два срочносбора хотели выдать ему…Ну, хорошо. Раз так...Хорошо…
Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.
«Как оплевал! Ну и парень!» – восхищённо подумал стажёр, – «что он, слово, что ли, такое знает? Ну теперь можете меня бить как хотите, а я отсюда не уйду».
Трое, открыв рты, смотрели на оплёванного Подоляку.
— Это какой-то позор! — несмело вымолвил тот.
— Если бы сейчас была дискуссия, – начала Поплавская, волнуясь и краснея в тон своей шапке, — я бы доказала  Владимиру Владимировичу…
— Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? — ехидно ухмыляясь, спросил Владимир Рудольфович.
Глаза женщины загорелись.
— Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдём… Только я хочу предложить вам, — тут женщина из-за пазухи вытащила замызганный планшет, — сделать донат в пользу голодающих военнослужащих.
— Нет, не сделаю, – кратко ответил Владимир Рудольфович, покосившись на планшет.
Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налётом.
— Почему же вы отказываетесь?
— Не хочу.
— Вы не сочувствуете нашим военнослужащим?
— Я им активно помогаю и собираю больше вас.
— Жалеете маленькую сумму задонатить?
— Нет.
— Так почему же?
— Не хочу.
Помолчали.
— Знаете ли, господин Соловьёв, – заговорила дама, тяжело вздохнув, —  если бы вы не были лауреатом ТЭФИ, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (немытая дёрнула её за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы ещё разъясним, вас следовало бы арестовать.
— А за что? — с любопытством спросил Владимир Рудольфович.
— Вы состоите в сеточке! – гордо сказала женщина.
— Да я состою в сеточке, – печально согласился Владимир Рудольфович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
— Зина, – крикнул Владимир Рудольфович, – начинаем эфир. И вызови скорую психиатрическую. Тут к нам опять полоумные заявились. Вы позволите, господа?
Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приёмную, молча переднюю и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно входная дверь здания.
Стажёр встал и сотворил перед экраном с Владимиром Рудольфовичем какой-то намаз.

Первоисточник  здесь - https://t.me/grumbling_lizard/80